Примечание демиурга: На самом деле ее фамилия Нехихикович.
Чуть-чуть переделал, не удержался.

Когда мне в сердце заползает смерти страх,
Что мысль пером не исчерпав, умру, —
В тревоге книгу я беру, в чьих закромах
зернится мысль по злато-чёрному ковру.

Коль в гордой поступи прочту ночных светил,
узрю влюблённости неясной облака,
счастливый случай чту, что встречу подарил:
их очертанья создала его рука.

Как жалко, ветреный дружок мой, Мотылёк,
что больше в жизни не увижу я тебя:
недолговечен беззаботный срок
любви без отклика. Я ухожу, любя…

И на краю вселенной оказавшись, я,
Дождусь, когда любовь и слава бытия,
исчезнут в омут, вне сознания.

Может, и это останется после меня…
Стрелки часов переведи поскорее!
Я все равно, как хотел бы, пропеть не сумею.
Жаждали все мы когда-то иного огня.
Я не устроил привал, непогоду кляня,
И не в тоске, что жилище мое победнее…
Вот сыновья запускают бумажного змея –
Как я богат: вы останетесь после меня.
Зло забываю, если, обличье сменя,
Нас ненароком судьба добром обогреет –
Помощь получит тот, кто сам пожалеет.
Не зря Ты построил сей
Чудный мир для меня.

Сопричастные снам — бормотали проклятья:
«Проповедовал бунт чародей!»
В эту ночь испугался распятья
Самый слабый среди людей.
Никого ведь за ним – всех сморило ненастье:
Тщетна суетность мирной борьбы.
Площадь зрела ценою несчастья
Одного, его горькой судьбы.
А толпа? Потешалась. Плевала. Грозилась.
И смутьяну грозил самосуд.
Их потомки, что позже родились,
Его лик на костры понесут.
Человек. Чаша тяжкая. Отче оставил –
Безучастно глядит с высоты…
Вот с тех пор Его именем правят
И опять распинают кресты.

Узнаете себя в масках?
Узнаете себя, бесы?
Расплескались карнавалом по Святой Руси…
Нелюдь, будто в страшных сказках,
Нелюдь правит нынче мессу
Черную, помилуй, Б-же, со святыми пронеси!
Это мы пустили в души,
Это мы их приютили,
И кормили, и растили на погибель и беду.
Ложью запечатав уши,
Ржой глаза свои застили
И о святости забыли в дьявольском году.
Если есть нам покаянье,
Искупленье, наказанье,
Горькое мы испытанье примем здесь не зря:
О духовном подаянье
Мы молим и ждем сиянья
Свет, соткавший одеянье горнего царя.

Мне нежность разрывает душу.
Своей я клятвы не нарушу,
Перед любовью  я не струшу:
Я принимаю бой.

Ты хочешь, чтоб я изменился,
Чтоб стал другим, остепенился,
Чтобы любви твоей открылся
И был всегда с тобой.

Со мною нелегко сражаться.
Боготворить и восхищаться,
И плакать и не обижаться,
Когда тебя

Я заставляю подчиниться,
Себе под стать перемениться,
Во всем душою мне открыться,
По-своему любя.

Ярмо любви  — железа крепче,
Вериг чугунных, и не легче
Влюбленному, коль даже есть чем
Утешить ум:

Всегда один любим сильнее,
И одному всегда больнее,
И боль разлуки горячее
Неравно двум.

За что же я любим тобою?
И почему с такой мольбою
Ты ждешь, что я тебе открою
Сокровищ тьму?

Припав к губам моим напрасно,
Ты, так возвышенно прекрасна,
Понять стремишься, что лишь ясно
Мне одному:

Все тлен, все прах; и эти губы
Есть морок, сон;
Объятья, чувственны и грубы,
Когда влюблен.

Мы, с нашей лаской и любовью,
Во тьме сгорим,
Лишь Он приникнет к изголовью,
Неумолим.