Ткут Парки пряжу; челн снует,
Рисунок прихотливый
Из мелких судеб создает
Наш демиург ленивый.
…
Клаустрофобия души выводит на охоту.
Невидима ему, в тиши свершилася работа.
Из средоточия причин мы следствие выводим:
Пусть даже  Мастер он – один для битвы непригоден.
Ему неведома Она – но встреча недалеко.
Не сочинителя вина – он дотянул до срока,
Который указал творец… тревожна и открыта,
Презрев терновый свой венец, случится Маргарита.
Он не загадывал, не ждал, не приближал ненастье…
И нашего не замечал в интриге соучастья.
Провинциальный врач, брюнет, магистр Преисподней,
В чистилище дает ответ за пир, что был сегодня.
Мы, подарив ему ее, не смеем оставаться.
У небожителей свое есть право: расставаться
С творениями рук своих… Не алкая в том прока,
Пустили вскачь сердца двоих, уже не одиноких,
Отдали счастье им в обмен на свет и на бессмертье…
А несвободу райских стен — не прошибить, поверьте!

Я открыт любому телу:                Я открыт любому делу:
Змею, Еве, рыбе, птице –                 Дружбе, бою, чарке, брани –
Все мы тщимся неумело,                Вот труба опять запела —
Познавая, с ними слиться.                Делом я навеки ранен.

Я открыт любой любови:                Я открыт любому утру:
Страстной, горькой ли, счастливой –        На пиру или на троне —
Лишь бы ты у изголовья,                Все проходит, будем мудры,
Как вчера, была красивой.                Ввечеру нас ночь догонит.

Сделавший себя Богом
Не ходит по нашим дорогам.
Он крепко привязан к кровати.
Их трое таких в палате.
У них нездешние лица.
Никто из них не боится
Уйти, не успев влюбиться.
О них не всплакнет столица.
Их время – медбрат жестокий.
Инъекции – их налоги.
Лекарства – оргазм и память.
Безумие их не ранит.
Они не грустят напрасно.
Безмыслие их прекрасно.
На той стороне колодца
Раскаяться не придется.
Завидуя им, боюсь я:
А вдруг среди них очутюсь я?
Безвременье лечит горе.
Душа поет на просторе.
Соблазн зачеркнуть страницу
Измыслил нам небылицу.
О выборе верной клетки
Нам стоит подумать, детки.

Истаяла, истомилась
Душа. Заалело пламя.
Случайно ты мне явилась.
Явила свой лик и знамя.

Нездешняя, неспокойна,
Взяла, повела по следу.
Я буду тебя достойным.
Забвенье – моя победа.

С которым из нас сольешься?
Счастливчиком буду ль избран?
Кому ты дождем прольешься?
Кого пригласишь на тризну?

О вздоре, о сердца боли
Не смею тебе поведать.
Мы съели с тобой пуд соли.
Любви не пришлось отведать.

Жестокая ты, больная,
Измученная свободой.
Я верю тебе. Я знаю:
Мы дети дурного года.

Безмолвие – это кара.
Я паж твой и твой властитель.
Приму я судьбы удары.
Лишь ты не оставь, спаситель.

Сцена – занавес социума.
Я с вами, но не внутри.
Старость, губы пождав, косится:
Что он делает, смотри-ка, смотри!
Где бы ни были мы по одури,
По нелепой слепой гордыне —
Не сносили своего горба мы,
В рабстве коснеем поныне.
Не хочу, рвусь наружу отчаянно —
Не пускает молва:
Успокаивающие, каиновы,
Усталые злые слова.
Все перемелется-перелюбится…
А по головам — лопатой равняют!
Успокоится он, сам загубится —
И не таких у нас укатывает-укатает.
Неужели все так… Дорогие, хорошие?!
Где небо? Не вижу света!
Искра тлеет моя, заброшена…
Нету мне от Бога ответа.

Закрывая лицо, приходила
И садилась в тени, без света.
Мне искусство свое открыла,
Соблазнившись звоном монеты.

Нагадала дома и грозы,
 И детей, и любовь, и пламя.
И исчезла, уйдя в морозы,
В вековую тьму и преданья.

Нет цыган. В тех печах сгорели,
Где из нас выплавляли совесть
И немногие выжить сумели,
Где шла века грустная повесть.

Не по Лорке – по Аполлону
«Чибиряшечку» мы узнали.
Не по Блоку – по Шампольону
Мы их древний код разгадали.

Не по Кармен – по Казанове
Прочитали их пламень в детстве.
Ах, ромале, какой зазнобе
Отдал вашей я свое сердце?

Не по Пушкину, не по книге
Не по Сличенко, не по песне –
Мы в одной с вами тайной лиге.
И хоронят нас часто вместе.

Конечное время у гения.
Потом он нем, как растение,
Он весел и мил со студентами
И разными корреспондентами.
Блондинкам он делает деток
И не забывает брюнеток.
Мы скоро и страшно мельчаем,
Когда НобелЯ получаем.
Спасти нас может немногое:
Голодное, честное, строгое
Рубище Диогена:
Вечность — наша арена.
Наши немногие зрители
Давно уже небожители.
А жизнь с огромными сиськами –
Другие прославят записками.

От водки – вся беда и полбюджета.
Ее искоренить – мечта поэта.
Но если он еще и гражданин,
Хлестать ее он должен не один.
Сход граждан «на троих» демократичный –
Суть наше вече, рада, сбор публичный,
Наш клуб по интересам, наш сенат.
Коль сам не пьешь – не лезь к нам, супостат.
Болезнь трезвости преодолеем мы,
И воссияют лучшие умы
России в радость и врагу на поруганье…
Непродуктивно водки отрицанье.
Она  отрада для белковых тел.
Прожить без водки я бы не сумел.

Искрометна игра вдохновенья; герои,
Как всегда, уморительно машут руками –
Им не нравится мир; они сделают сами
Его заново… Благополучные двое –
Двое сытых, приличных, чужих на пирушке,
Нищих духом, но крепко сидящих  на троне
Династическом – юные злые старушки
Не врубаются в спор и скорбят об уроне,
Нанесенном гостями пурпурной обивке,
Зеркалам, запечатанным мерзкой помадой,
Не спеша добивают  дорогие опивки,
Пока гости неловко толкутся в парадном,
И прощаются, и обещают вернуться,
И доспорить о потных валах вдохновенья,
И урон возместить за разбитые блюдца,
И условиться справить опять день варенья…
Кто хозяева жизни? Так те или эти?
Вдохновенно богема продастся и стухнет.
Дьявол всем одинаково сплел свои сети.
Дети денег спокойны. Ведь их власть не рухнет.

Ловец ущербных душ,
Покорных и унылых,
Сорвавший ловкий куш,
Сведя страну в могилы,
Властитель-кукловод
Коварно и нелепо
Забрал в полон народ,
Ни радости, ни хлеба
Не предложив взамен
Бескрайнего злодейства:
Необратимый тлен
Смертей и лицедейства.